А.Володин. Дочки-матери
Екатеринбург, изд-во "У-Фактория", 1999
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, июль 2007


Ольга отряхнула с пальто снег, завязала наверху уши шапки, выпустила локон и позвонила. Отворила Галя, ровесница ей.
О л ь г а. Мне нужно Елену Александровну.
Девушка некоторое время смотрела на нее задумчиво, потом ушла.
Ольга стояла в прихожей. В одной руке она держала небольшой чемодан, в другой — коробку с тортом. Снова вышла девушка.
— Вам кого?
О л ь г а. Вы обещали позвать Елену Александровну.
— Я?
Теперь только Ольга поняла, что это была не та девушка.
— Простите, тут другая выходила.
А н я. Вот халда, у нее ничего не разберешь.
И она скрылась в комнате.
Из сумрачной квартирной глубины послышался мужской голос:
— Кто там?
А н я. Не к тебе, не к тебе. Мама!
Но мужчина, не удовлетворясь этим, вышел в прихожую.
— Вам кого?
О л ь г а. Мне нужно Елену Александровну.
Он ушел, ничего не обещая.
Наконец появилась женщина с совком и веником.
— Ты ко мне?
Ольга смотрела на нее и, казалось, забыла, что нужно ответить.
Потом спросила:
— Вы Елена Александровна?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Елена Алексеевна.
О л ь г а. Простите, значит спутала.
Е л е н а  А л е к с е е в н а Хочешь поступить в коллектив?
О л ь г а. В коллектив?.. Нет, я по другому вопросу. Мне надо с вами поговорить.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Раздевайся.
Ольга повесила пальто на рогатую вешалку, а коробку с тортом и сверток в магазинном пакете оставила при себе.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Вот тапочки.
Ольга обула тапочки, почувствовала себя маленькой и бесправной и пошла за женщиной в комнату. Комната была просторная, красивая, душистая.
На тахте в ожидании интересного сидели обе девочки.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Садись.
Оля присела возле стола.
— Ты их стесняешься? Идите, что вы, действительно, торчите здесь?
Дочки вышли. Одна весело, быстро, другая задумчиво, медленно.
О л ь г а. Меня зовут Ольга.
На женщину это не произвело впечатления.
— Я Ольга Васильева.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Постой, дяди Петина дочка?
О л ь г а. Нет.
В комнату вошел ее муж, сел на тахту, пристально глядя на Олю.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. А чья же? У Ивана Егоровича еще маленькая. А так я больше не помню.
Оля молчала.
— Вадим, она тебя стесняется, я сейчас приду.
Муж вышел.
О л ь г а. Елена Алексеевна, я ваша дочь.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Вот это да.
О л ь г а. Но вы не беспокойтесь, вам это ничем не грозит. Просто я приехала на каникулы.
Она положила на стол пакет и коробку с тортом, которую до того держала на коленях.
— Это косынка. Может быть, вам не понравится, подарите кому-нибудь.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Вот это да.
О л ь г а. Торт совершенно свежий, вчера купила, называется «Свердловский сувенир».
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ты из Свердловска?
О л ь г а. Да. Но я остановилась в комнате отдыха на вокзале. И, конечно, никто ничего не будет знать. Ни ваши дети, ни ваш супруг. Это пускай вас не смущает.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Но почему ты решила, что ты моя дочка?
Оля достала из кармана письмо, положила на стол.
— Что это?
О л ь г а. Письмо.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Какое письмо?
О л ь г а. Посмотрите.
Елена Алексеевна вынула письмо из конверта, развернула.
Письмо было старое, стертое на сгибах.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Так. «Извините меня за беспокойство, но я должна написать всю правду. С мужем мне не повезло, он очень тяжелый человек. Конечно, я мать, и у меня есть материнские чувства. Но в моем положении лучше всего, если Оленьку возьмет на воспитание любая советская семья. Боже, как все ужасно и ужасно. Муж категорически против. Простите меня». Страшненькое письмецо... Что же, тебя кто-нибудь взял на воспитание?
О л ь г а. Нет, никто не взял.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Почему?
О л ь г а. Слишком поздно пришло письмо. Без согласия матери нельзя, а усыновляют только в таком возрасте, когда ребенок еще ничего не понимает.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Постой. Значит, ты считаешь, что это мое письмо?
Ольга отвела взгляд. Казалось, она забыла, что надо ответить на вопрос. Или решила, что отвечать не нужно.
— Ну, что ты?
Ольга потянулась за письмом, хотела взять его, но женщина не дала.
— Нет, ты все-таки объясни мне, пожалуйста.
О л ь г а. На конверте все указано.
Она понимала, что надо подняться и уйти. Но вдруг сил на это не стало, и она продолжала сидеть, глядя в угол комнаты.
Е л е н а  А л е к с е е в н а (взяла конверт). Так, это письмо в детский дом. От кого? Е. А. Васильева. Обратный адрес. Это наш адрес.
О л ь г а. Да, это ваш адрес.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Не понимаю.
О л ь г а. Тогда простите, значит ошибка.
Ольга взяла письмо и вложила его в конверт.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Подожди, девочка. Давай все-таки разберемся, в чем дело.
О л ь г а. Зачем разбираться. Уже ясно, что это ошибка.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Но ведь адрес-то наш? Ведь почему-то именно наш? И фамилия моя. Все-таки странно.
О л ь г а. Возможно, совпадение.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Хотя ты говорила, кажется, Елена Александровна?
О л ь г а. Я сказала уже, я могла спутать. Или там, в детском доме, ошиблись. Но, если хотите, так и будем считать, что все это недоразумение.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Что значит — я хочу считать? Давай считать так, как есть на самом деле.
О л ь г а. Если хотите, давайте считать так.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Опять если хочу... Расскажи хотя бы, кто тебе дал это письмо.
О л ь г а. У меня уже год это письмо. Как только получила паспорт, сразу же пошла в детский дом и попросила сведения. Правда, там все работают уже новые, но письмо мне дали. Я уже год назад собиралась приехать. Но все откладывала. Я решила: сначала куда-нибудь устроюсь, начну зарабатывать деньги, потом можно ехать. Потому что тогда я уже никому не буду в тягость, а, наоборот, сама сумею помогать ей материально.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Да, это можно понять, это я тебя понимаю... Куда же ты теперь?
О л ь г а. Посмотрю Москву, поживу пару дней. Раз уж сюда попала... Если разрешите, я к вам, может быть, еще зайду. А то у меня здесь и знакомых-то нет.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Заходи, конечно. Жаль, что так неудачно...
О л ь г а. Почему неудачно?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ты же к матери ехала.
О л ь г а. Просто хотела на нее посмотреть. А так я от нее ни в чем не нуждаюсь. Учусь в ПТУ, живу в общежитии. Стипендия тридцать три рубля. Кроме того, я работаю, кормлю подопытных животных в мединституте. Мышей. Зарплата семьдесят рублей.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Это хорошо. Но все-таки. Только посмотреть на мать? А дальше что?
О л ь г а. Дальше было бы видно.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Но если она столько лет даже не пыталась узнать про тебя! И вдруг ты являешься. Ты уверена, что она бы тебе обрадовалась?
О л ь г а. Все правильно. Тогда я просто уезжаю: льготный билет, почему не воспользоваться.
В комнату снова заглянул муж.
О л ь г а (встала). До свиданья.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Что же, всего доброго.
Она вышла в прихожую, сняла с вешалки пальто. Муж и жена смотрели, как она одевается.
Ольга ушла.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Совершенно дурацкая история. Ты знаешь, что это за девочка? Считает, что она моя дочь. И показала какое-то дикое письмо. От своей матери. Причем обратный адрес наш. И фамилия — Е. А. Васильева.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Может быть, это недоразумение, но может быть и шантаж. Покажи письмо.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Какое письмо, я его отдала.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Ну вот. Откуда ты знаешь, что это за письмо, куда она его понесет?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Это не мое письмо.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Жизни она хлебнула всякой. От нее можно ждать чего угодно. А потом ходи оправдывайся.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Оставь, девочка учится в ПТУ, приехала увидеть свою мать, которая когда-то бросила ее и скрылась. А она все равно хочет ее найти, привезла подарки — торт, косынку... Черт возьми, она же все оставила здесь, забыла забрать!
Вошли дочки. Принесли поднос с чашками и нарезанный торт. Одна по-деревенски повязалась косынкой.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Кто вам разрешил! Вы спросили у меня?
А н я. Мы думали, это подарок.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ну и что. Это же не вам подарок!
В а д и м  А н т о н о в и ч. Нет, что за привычка хватать все, что попадется под руку!
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Что делать, что делать... (Сняла с дочери косынку.) Где пакет?
А н я. Мы его выбросили.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Куда?
Г а л я. Мама, все равно поздно. Нельзя же отдавать половину торта.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Торт можно купить.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Где купить? Свердловский торт, свердловская коробка!
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ну, Вадим, в конце концов, ничего страшного.
В а д и м  А н т о н о в и ч. А ты знаешь, что это значит? Ты приняла подарок!
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ну и что? Ну и приняла.
В а д и м  А н т о н о в и ч. От кого ты приняла подарок? Соображаешь? Почему ты сочла себя вправе принять этот подарок?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ах ты мой хороший! Садись, ешь торт.
Родители сели за стол и некоторое время молча пили чай.
Дочкам было любопытно разобраться, что происходит, но они надеялись, что скоро все выяснится само собой. Они погодки, но не похожи друг на друга: Галя повеселей, Аня посерьезней.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Где она остановилась?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Говорит, в комнате отдыха на вокзале.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Надо ее найти.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Зачем?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Я хочу прочитать это письмо.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Если она из Свердловска, значит, на Казанском. Только давай договоримся, никакого расследования. Пожалей девочку.
А н я. А что случилось?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ничего, ничего.
Г а л я. Нет, что-то наверняка случилось! Папа, в чем дело?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Дело в том, что эта девочка предъявила маме странное письмо, из которого следует черт знает что. Либо дура, либо авантюристка.
Г а л я. Исследовать письма, сличить почерки, установить даты.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Все, довольно. Я уверен, что эта девица, которая выросла в детском доме, знает, что после себя надо вымыть посуду и подмести. А вам надо тысячу раз напоминать, легче сделать самому.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Вадим!
А н я. Папа, это твоя дочь?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Чья дочь? Моя дочь?..

Елена Алексеевна шла с Ольгой по улице.
О л ь г а. Как вы меня нашли? Когда я вам говорила, я ведь еще и сама не знала, где буду ночевать. Я и сунулась-то на Казанский вокзал только потому, что так вам сказала. Тогда мне и стукнуло в голову: дай попробую! И повезло, устроилась. А вот вы почему туда пошли?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. А я — потому что тебе поверила.
О л ь г а. Смешно!..
Е л е н а  А л е к с е е в н а. А ты знаешь, у тебя очень легкая красивая походка.
О л ь г а. Обыкновенная...
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ты могла бы хорошо танцевать.
О л ь г а. А я хорошо танцую.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Нет, я говорю о балете... Для меня существуют две идеальные балерины: Анна Павлова и Галина Уланова. В честь этого я и дочек так назвала. Только они не оправдали моих надежд.
О л ь г а. Нет, в балете я не специалист. Мне и не до того. Я знаете как живу? Учеба да работа, так и бегаешь, как заяц. Я и комсорг группы, и профориентация на мне, и клуб «Верность» на мне, и спортлагерь. Кроме того, из-за моего голоса и дикции мне поручают выступать с приветствиями, с репортажами...
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ты, я вижу, активная девочка, все совмещаешь.
О л ь г а. Не знаю... Во всяком случае, если мастеру, скажем, нужно отлучиться, на меня можно оставить любую группу. У нас в ПТУ всё домашние дети, а дети, воспитанные дома, это совсем не то...

Потом они сидели в комнате, где были вчера. Ольга продолжала рассказывать — небрежно, между прочим, чтобы это не выглядело похвальбой.
О л ь г а. А специальность у меня будет — газорезчица, уже проходим практику на заводе. Тут и голова нужна, необходимо разбираться в чертежах. Ну, отметки у меня какие? У нас только одна девочка не имеет троек. Я тоже близка к этому результату. Если бы я еще не работала помимо учебы...
Е л е н а  А л е к с е е в н а (рассеянно). Где же ты работаешь?
О л ь г а. Я уже вам говорила.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ах да, прости.
О л ь г а. Я животных кормлю в мединституте, мышей. Семьдесят ре плюс стипендия тридцать три, вот считайте.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Как же ты тратишь эти деньги?
О л ь г а. После интерната первое время у меня все на еду шло. Я думала: как это взрослые не хотят пирожное, например, съесть или яблоко? А сейчас уже настолько наелась, поняла, взрослые за свой век тоже наелись...
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ну вот, Оля. Мы с Вадим Антоновичем тут о тебе говорили. Как эта ошибка могла произойти? Все-таки какая-то неясность. Хотелось бы кое-что узнать поточнее. Кроме этого письма, что ты знаешь о своей матери? Кто она была? Хоть какие-нибудь сведения у тебя есть?
О л ь г а. У меня есть сведения, что она сдала меня в Дом младенца. И сама туда попросилась санитаркой, чтобы быть все время при мне. А через три месяца исчезла. И не вернулась.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Санитарка, санитарка... Постой, санитарка... Вадим!
Вадим Антонович вышел из своей комнаты с двумя книгами в руке, косвенно давая понять, что он работал и его оторвали. Но Елена Алексеевна была слишком возбуждена, чтобы обратить на это внимание.
— Вадим, помнишь, когда ты болел, к тебе приходила делать уколы медсестра Леля. Леля Васильева.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Ну, была.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. И помнишь, на наш адрес один раз пришел штраф за какой-то скандал, который она затеяла в «Якоре»?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Не помню.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ну да, я же тебе тогда ничего не сказала.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Это естественно.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Потому что эта Леля сразу же прибежала ко мне, плакала, просила прощения. Она тогда только что устроилась на работу, получила комнату, боялась, что скандал дойдет до начальства и ее уволят. А мне, мол, ничего не будет. И вот она в панике дала наш адрес. Из милиции проверили — правда, Васильева проживает. Она мне даже деньги за штраф оставила! Потом ее все равно уволили, уже за что-то другое. И она куда-то уехала.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Ну, ты даешь!
Е л е н а  А л е к с е е в н а. И вот я думаю: если ей один раз могла прийти в голову мысль дать наш адрес, почему она не могла и в другом случае этим же воспользоваться? Чтобы ее не заставили забрать свою дочку из детдома.
О л ь г а. Ее никак не могли заставить. Потому что это письмо матери, которое я вам показала, оно и значит как бы официальный отказ. А как только мать отказалась от ребенка, то все заботы о нем государство уже берет на себя.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Но она могла и не знать! Когда человек что-то нарушает, он всего остерегается. Решила на всякий случай замести следы. Прости, что я так говорю. Но ведь согласитесь, такая возможность не исключена? Конечно, это только предположение.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Так ты считаешь, что это и есть ее родительница? Вот эта самая Леля Васильева?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Я же говорю, это только гипотеза. Если у тебя есть другие соображения, скажи. Давайте все думать. Оля, ты как думаешь?
О л ь г а. Не знаю...
В а д и м  А н т о н о в и ч. В таком случае можно попытаться выяснить, куда она уехала.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Судя по ее характеру, она с тех пор могла двадцать раз переменить и работу и место жительства.
О л ь г а. Честно говоря, не она мне нужна. Я думала, может быть, я ей нужна? Но раз нет, так нет...
Она встала.
— Тогда простите за беспокойство.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Нам-то какое беспокойство. Это тебе беспокойство, ехала в такую даль.
О л ь г а. Сначала я должна была все уточнить, а потом уже ехать. Вот это моя оплошность.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Да, еще вот что! Такая получилась неловкость... Мы ведь твой торт-то съели... И косынку девчонки куда-то задевали... Я искала, искала, не могла найти.
О л ь г а. Какая чепуха, смешно. Не везти же обратно.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. А что ты, собственно, всполошилась? Необязательно сразу ехать. Ты же хотела пожить, Москву посмотреть.
О л ь г а. Может, и поживу.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Зашла бы на занятия нашего коллектива, у нас интересный коллектив.
В а д и м  А н т о н о в и ч. К чему ей твоя самодеятельность.
О л ь г а. Нет, почему же, возможно, и зайду. Рада была с вами познакомиться.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Мы тоже.
Ольге не хотелось еще уходить. В полусвете прихожей лицо Елены Алексеевны казалось ей необыкновенно хорошим. Волосы пышные, узлом сзади. Смотрела она, правда, куда-то поверх.
О л ь г а. Спасибо вам большое за все.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ладно, ладно.
Ольга ушла.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Хорошая девочка.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Волевая.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ну и что, это неплохо.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Активная, активная. Из таких вырастают самые вредные бабы. Придет время — она будет тебе указывать, какие ты должна разучивать танцы, и станет обвинять тебя в беспочвенном экспериментаторстве.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ты хороший, ты хороший, не злись.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Поверь, милая, она будет именно такая. Твоя беда в том, что сначала ты всеми восторгаешься, а потом не знаешь, как от них отвязаться...

В Доме культуры занимался хореографический коллектив, пятнадцать девочек и один южно-смуглый мальчик.
Вдоль трех стен этого зала — палка, у которой они проделывают свой урок. Вдоль четвертой стены — составное зеркало.
Елена Алексеевна вела занятие.
— И... раз! И... два! Первая позиция, руки и — раз! И — на эфасе! На пальчиках, остренько, как лошадки. Ножки гордые, красивые! Спинки держите. На ручку посмотрели. Коленки еще выворотней... Марина! Надо улыбаться, улыбаться надо! Головки красивые! Девочки, не халтурьте. И... сели на арабеск. Э-эх, плохо!
Ольга сидела неподалеку от нее на скамье.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Мы любим, когда кто-нибудь присутствует. Пусть учатся преодолевать стеснительность. Обрати внимание вот на эту, третью справа, Флора. Когда был фестиваль, она покорила Москву.
Флора закинула ногу на палку, внимательно глядя на себя в зеркало.
Галя, брызгая из лейки на пол, шла вдоль станка.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Почему, Галя, ты так тяжело ходишь? Десять пудов прошло.
Галя смотрела на мать, безмятежно улыбаясь.
Е л е н а  А л е к с е е в н а (хлопнула в ладоши). Приготовились. Стали по четыре. Флора, поменяйся, пожалуйста, с Ирой местами. Плие... Руки — это главное. Руки и глаза. Руки вздохнули! Отдаетесь нам! Арабеск, акарте назад, гран батман жете и — плие. Начали!
...Веками отлитые движения, повороты, округло плывущие руки («ручки» называют здесь), взлеты медлительных «вывернутых» ног («ножки» называют их здесь) и взлет, полет, перелет по воздуху над землей, отдельно, оторванно от земли, заодно с воздухом, почти с небом, когда «спинка» выгнута и «ручки» округлы и «ножки» словно одна продолжение другой летят, стелются параллельно далекой, забытой на пять мгновений, земле...
Е л е н а  А л е к с е е в н а. На Флору, на Флору смотри. У нее нет таких уж особых данных. Шаг — средний и прыжок средний. У нее душа не средняя.
Девочки отдыхали. Южный мальчик отошел в сторону, стоял, облокотясь на палку, как будто попал сюда случайно и не имел к ним никакого отношения.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Плохо, что у нас нет мальчиков. Трудно придумывать номера. Нашего Резо в школе дразнят балериной. По-моему, он ходит сюда только из-за Ани, у них, кажется, роман. Резо и Флора, приготовились. Вступление к танцу.
Пианистка заиграла вступление к танцу.
— Резо, не тащи ее за руку. Не приказчик идет — интеллигент девятнадцатого века. Веди ее внимательно, восхищайся ее красотой. А ты идешь впереди, будто муж уже сорок лет, собственник. Тебе что, она не нравится? Нет, нет, она тебе не нравится. Смотри, что ты делаешь.
Елена Алексеевна изобразила, как девушка летит, волоча за собою оглядывающегося по сторонам партнера.
— На нее смотри, не на меня.
Р е з о. Я в зеркало смотрю.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Я-то воображаю, что он на меня смотрит, а он, оказывается, на себя. Так, начали. Торжественный, праздничный польский, чуть-чуть надменный танец...
Флора шла, подав руку Резо. Не шла, а гордо и счастливо ступала.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Оля, тебе не скучно?
О л ь г а. Что вы!
Елена Алексеевна засмеялась, отвернулась, сказала что-то девочкам, показала слегка, особенно не стараясь, новую комбинацию. Понаблюдала, что у них получается, обругала, снова засмеялась...

В сквере на скамейке сидели Резо и Аня. Обоих припорошил снег. По другую сторону дорожки сидела Галя.
А н я. Иди сюда!
Г а л я. Чего это я буду вам мешать!
А н я. Резо, ну позови ее, что она там сидит.
Р е з о. Галя, ну что ты в самом деле!
Г а л я (встала, быстро подошла к ним). Атас! Вон она идет.
Р е з о. Что она за нами таскается, честное слово.
А н я. Мы сами за собой ее таскаем, мать велит.
Р е з о. Скоро уедет?
Г а л я. Мы так хорошо ее развлекаем, что, боюсь, она останется здесь навсегда.
А н я. Одно спасает: когда она начинает выхваляться, можно отдохнуть. Ее надо только навести на тему.
Р е з о. Хотите, я приведу ее в норму?
Г а л я. Ее нельзя обижать, она сирота.
А н я. Главное, никуда не спрячешься, у нее нюх какой-то.
О л ь г а (еще издали). Это вы? А я иду и думаю: вы или не вы?
Г а л я. Это мы. Как ты нас нашла?
О л ь г а. А я иду, иду, просто гуляю. И вдруг вижу: кто-то сидит...
Г а л я. Познакомьтесь — это Реваз. Вам есть о чем побеседовать, он тоже собирается поступать в ПТУ.
О л ь г а. Правда?
Р е з о. Мечтаю. Правда, еще не выбрал, в какое.
О л ь г а. Тут самому надо разобраться, к чему у тебя наклонность. Но в принципе — очень советую.
А н я. Расскажи ему про свое училище. Ты знаешь, им присвоили звание «Училище высокой культуры».
О л ь г а. Что там! Наше училище — вообще лауреат премии Ленинского комсомола.
Г а л я. Только понимаешь, Оля, какая сложность, у него главная склонность — это литература. Он даже воплотил это в стихотворной форме. «Люблю урок литературу, она нам всем дает культуру, писателей мы узнаем и все хорошее от них берем».
О л ь г а. А у нас литература очень хорошо поставлена, мы же проходим все общеобразовательные предметы! За три года ты получаешь законченное среднее образование и в то же время у тебя специальность. Ты уже самостоятельный человек!
Г а л я. Если бы я была самостоятельный человек, я поступила бы на курсы кройки и шитья.
А н я. А я бы лучше устроилась в гормясорыбторг.
Р е з о. Тогда уж лучше в горплодоовощ.
Г а л я. На худой конец в горвторсырье.
А н я. Или в горснабпотребсоюз.
Р е з о. Или в торгпосредконтору...
О л ь г а. А пошли вы к едрене фене.
Голос у нес сделался хриплый, блатной.
Р е з о. Пардон?
О л ь г а. Отвали, мон шер.
Р е з о. Вас плохо вижу. Прием.
О л ь г а. Очки надень, мышь белая. Балерина из Берлина.

Елена Алексеевна возила по полу воющий пылесос и потому плохо слышала, что говорил ей муж. Пришлось выключить.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Где моя рубашка, не видела?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Тебе сейчас, в эту минуту нужна рубашка?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Если бы я был уверен, что к нам сегодня никто не придет...
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Кто к нам сегодня придет, ты болен.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Тогда я не буду одеваться. Буду жить в пижаме.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Живи в пижаме.
Позвонили в дверь.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Вот она, идет.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Кто идет?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Эта, твоя.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Почему она моя?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Она к тебе ходит, а не ко мне. Тогда что, одеваться? Где что? Где рубашка? Рубашки нет. Где свитер?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ничего не надо, сиди у себя. Я скажу, у тебя разболелась голова.
Вадим Антонович побрел в свою комнату.
Е л е н а  А л е к с е е в н а (впустила Ольгу). А где девочки?
О л ь г а. В кино пошли.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. А ты почему не пошла?
О л ь г а. У них было только три билета. Но это ничего, фильм я и дома увижу, а к вам уж оттуда не доберешься.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Почему три билета? А кто третий, Резо? Я же им сказала!
О л ь г а. Елена Алексеевна, честно говоря, мне даже лучше посидеть с вами. Если только я вам не помешаю.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Конечно, посиди.
О л ь г а. Вадим Антонович дома?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Он лежит, у него голова разболелась.
О л ь г а. А что такое?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ничего страшного, у него это бывает.
О л ь г а. Значит, мигрень.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ему в таких случаях нужен только покой.
О л ь г а. Но есть простое средство! Я вас научу, и вы всегда будете им пользоваться. Это массаж. От переносицы вниз и под глазом.
Елена Алексеевна не успела остановить ее. Ольга постучала в дверь.
— Вадим Антонович!
В а д и м  А н т о н о в и ч (болезненно). Да.
О л ь г а. Можно к вам?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Заходи...
Ольга зашла.
Вадим Антонович в пижаме лежал на кожаном диванчике.
О л ь г а. У вас мигрень?
Больной смотрел на жену, которая стояла позади. Она дала глазами понять, что ничего не могла поделать.
Ольга придвинула стул к диванчику.
— Закройте глаза, будем делать массаж.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Зачем?..
О л ь г а. Я в детдоме всех лечила, даже врача. У вас с обеих сторон болит или с одной?
В а д и м  А н т о н о в и ч. С одной.
О л ь г а (растирая руки). Вам будет только приятно. (Приступив к массажу.) Разговаривать не надо.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Спасибо, уже прошло.
О л ь г а. Не могло пройти так быстро.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Но я говорю, что прошло, мне же лучше знать!
О л ь г а. Это обманчивое впечатление.
Зазвонил телефон.
— Ничего, я возьму трубку... Алло. Вадим Антоновича? Сейчас. Лежите, я вам поднесу.
В а д и м  А н т о н о в и ч (в отчаянии, что придется с кем-то разговаривать, но произнес приветливо и весело). Да?.. Ах, это ты!
Он даже приподнялся на диване, как будто собеседник мог его видеть.
— Живу ничего, живу ничего. Ты когда приехал?
Е л е н а  А л е к с е е в н а (приоткрыла дверь). Кто это?
В а д и м  А н т о н о в и ч (замахал на нее рукой, чтоб уходила). К нам-то, к нам когда? А ну, давай! Давай, ждем!
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Кто, кто?
В а д и м  А н т о н о в и ч (опять замахал на нее рукой). Привет тебе тут!.. Да, да, и нам привет. Словом, приходи...
Он положил трубку и сказал, досадливо перекосившись:
— Петр приехал.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Боже мой.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Что такое? Что — боже мой?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Обед же нужно!
В а д и м  А н т о н о в и ч. Какой обед! Через двадцать минут он будет здесь. Да он и всего на час, от самолета до самолета.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Да ведь надо же как-то принять.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Что же я должен был сказать? «Посиди в самолете, мы еще не готовы»?.. Можешь не беспокоиться, он принесет барана, разведет на кухне костер и станет делать шашлык.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Оля, пошли на кухню.
На кухне все было домашнее, уютное. Не интернатские котлы и чаны, а семейные кастрюльки и сковородки. Ольга была весело деловита — рядом с Еленой Алексеевной, вокруг Елены Алексеевны, — и все получалось у них слаженно и быстро.
О л ь г а. А кто придет?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Это крупный ученый, знаменитость. Они вместе учились с Вадимом Антоновичем, были друзьями. Вадим Антонович — он ведь тоже очень одаренный человек. Когда мы с ним познакомились, он был еще аспирантом, но уже тогда от него много ждали, я имею в виду научные способности. И у него прекрасный голос, он поет! То есть пел, теперь уже перестал. Он сочинял экспромты, причем не каламбуры какие-нибудь, а настоящие стихи! Да что там...
Это была больная для нее тема.
— Беда в том, что Вадим Антонович не волевой человек. Как только родились наши девочки, а я еще с утра до ночи в театре, все легло на него. Он растерялся, бросил свою диссертацию. И вот теперь, когда к нам залетает Петр, мне кажется, что Вадим Антонович немного расстраивается. А я чувствую себя виноватой.
О л ь г а. Вы-то при чем? Вы-то при чем?
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Я виновата, что ему пришлось жениться на мне. И главное — две девочки, вот чего он не ожидал.
О л ь г а. Какая разница, ей-богу, где один, там и двое.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Где один, там и две, где двое, там и трое, все так...
О л ь г а. Странно. Вы такая интересная женщина, а так унижаетесь. Что ни говорите, ваш супруг мрачный, нелюдимый человек. Вы совсем другая. Ведь я сама такая же, как и вы. Мне необходимо, чтобы вокруг были люди. Я не могу без людей. Я другой жизни не понимаю.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. У тебя, наверно, в Свердловске много друзей?
О л ь г а. У меня со всеми хорошие отношения, я хорошо контачу. Но с кем-то дружить отдельно от всех — это я не люблю. Потому что тогда возникают секреты от других. А я за глаза ни о ком не говорю. Все равно дойдет до человека, только в искаженном виде. Я все в глаза говорю. Потому я и с вашими дочками не могу найти общий язык. Если бы нас связывала учеба или комсомольские дела — тогда все стало бы на свои места.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Кажется, мои злодейки пришли.
Вошли Аня, Галя и Реваз.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Почему вы не взяли Олю в кино? Прошу вас...
Г а л я. Будет сделано.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Теперь так. Приехал Петр.
А н я. Приехал Петр.
Г а л я. Его глаза...
А н я. Сияют. Лик его ужасен.
Г а л я. Движенья быстры. Он прекрасен.
Р е з о. Он весь, как божия гроза.
Теперь к приему гостя стали готовиться все члены семьи. Вадим Антонович вышел из своей комнаты уже в костюме, постоял, посмотрел и вдруг начал суетиться, бегать, поднял парусом скатерть, перестелил ее, сдвинул и снова раздвинул шторы. Жена смотрела на него с укором.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Есть хочется.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Я пока могу что-нибудь тебе дать. Только не наедайся, скоро будем обедать.
Он стал шататься по комнатам, изображая предстоящий разговор.
В а д и м  А н т о н о в и ч. А где вам больше понравилось, Петр Никанорович? В Англии или во Франции? Но вам, наверно, надоели такие вопросы? А помните, как вы?.. А помните, как мы?.. Все помнит, подумать только! Нисколько не зазнался, просто поразительно! Смотрите, какой он скромный, смотрите, как он стесняется!
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Не мешай, Вадим. Выбери себе какое-нибудь место и посиди спокойно.
Вадим Антонович подчинился, выбрал стул в углу комнаты и продолжал, обращаясь уже к одной Ольге.
В а д и м  А н т о н о в и ч. А помните, Петр Никанорович, как вы забегали сюда пообедать, в таком вот пальтишке, а вот у этого окна вам ставили раскладушку, она так и называлась: Петина раскладушка. Запомни, Оля, эти слова и потом проверь. Запомнишь?
Зазвонил телефон.
— Иногда хочется подключить к телефону пленку с записью: «Вадим Антонович просит считать его несуществующим».
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Подойди же!
В а д и м  А н т о н о в и ч. Сейчас он перестанет.
Но звонки продолжались.
— Иду, иду. Вот я уже беру трубку, вот я уже улыбаюсь, черт побери! (В трубку.) Слушаю вас... Петя? Лена, это Петр! Так мы ждем! Что?.. Лена, он не может!
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Как не может! Спроси почему.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Лена спрашивает почему! То есть это мы спрашиваем почему!.. У него конференция: это постоянно с ним происходит.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Скажи, пусть хоть покажется.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Петр, ты хоть покажись! Все хотят тебя видеть!.. Говорит, не может.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Какая досада!
В а д и м  А н т о н о в и ч. Какая досада! Ну что делать — беги. (Лене.) Он бежит. (Положил трубку.) Кто же будет есть мамонта!
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ты нехорошо говорил с ним. То, что вы друзья, еще не дает тебе права...
В а д и м  А н т о н о в и ч. Да, начинаешь понимать, как это важно: уменье все делать вовремя.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Что ты имеешь в виду?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Я никогда не умел вовремя улыбнуться, отпустить невольный комплимент... Ведь впоследствии, через какое-то время, необходимость в этом отпала бы. Но зато тебя уже все уважают. И улыбаются уже тебе...
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Господь с тобой! Ты считаешь, что это Петр улыбался?
В а д и м  А н т о н о в и ч. А может, как-нибудь ненароком и улыбнулся? А? Незаметно для себя?
О л ь г а. Известных людей легко критиковать. Всем почему-то хочется выискивать недостатки. Отсюда и анекдоты. Хотя вообще-то я люблю анекдоты. Например, пьесу «Горе от ума» народ растаскал на анекдоты.
Г а л я. На пословицы.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Она оговорилась.
О л ь г а. Я что-то не так сказала?
А н я. Все так.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Ну кто же в этом городе достоин съесть этого мамонта?
О л ь г а. Может, позвать кого-нибудь в гости?
Р е з о. Можно позвать девочек.
О л ь г а. А тебе только девочек. Елена Алексеевна, интересно, почему грузины...
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Остановись. Была не была, звоните девочкам.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Вы считаете, что девочки достойны?
О л ь г а. Девочки неплохие.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Звонить буду я. Легче жить надо, товарищи, легче.
Пошли звонить в прихожую. Елена Алексеевна и Ольга остались.
О л ь г а. Нет, Вадим Антонович тоже неплохой человек. Непьющий, нескандальный.

Хореографические девочки сидели вокруг стола тихие, пряменькие и по глоточку отпивали из рюмок, по кусочку брали из тарелок.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Катя, Вера, Аня, Галя, Флора пьют только лимонад. Остальным можно немножко вина.
Вошел Вадим Антонович, приодетый, веселый.
— Салют.
Сел рядом с женой, быстро разлил, выпили вдвоем.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Надо хотя бы раз в полгода вот так собираться. Кто никогда не веселится, тот обкрадывает себя.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Внимание! Мамонт остается на столе — небольшой танцевальный антракт!
Он пригласил Елену Алексеевну, стал танцевать с нею современное, да так лихо, будто он прошел у нее балетный тренинг. За ними поднялись и девочки. Только Резо и Флора остались за столом, у них свой неслышный разговор.
Вадим Антонович, подражая жене, восклицал:
— Спинки держите! Улыбаться, улыбаться! Головки красивые, девочки, не халтурьте! Гран батман жете и плие!
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Вот сейчас ты хороший. Запомни, какой ты сейчас, и постарайся таким быть всегда.
Ольга перенесла свой стул к двери в прихожую и села там, чтобы никому не мешать.
Но Елена Алексеевна и здесь углядела ее и сказала укоризненно:
— Оля!
Ольга замотала головой, что ей, мол, очень хорошо, и не скучно, и все в порядке. Елена Алексеевна подтолкнула к ней мужа.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Приглашаю.
Вадим Антонович стоял перед нею, ухмыляясь, как гуттаперчевый клоун, от уха до уха.
О л ь г а. Я не умею так!
В а д и м  А н т о н о в и ч. А мы будем так, как вы.
С ней Вадим Антонович плясал еще потешнее — делал вид, что швыряет через плечо один ботинок, потом другой ботинок, потом пиджак...
Галя и Аня, обе хмурые, вышли в прихожую и там о чем-то совещались.
Резо сидел рядом с Флорой. Оба были прижаты столом к стенке и выбираться оттуда не собирались.
Вадим Антонович проводил Ольгу к столу, усадил.
О л ь г а. Вы развеселились.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Потому что я понял, в чем главная беда человечества. В пожизненной конкуренции. В детские годы — кто выше подпрыгнет, кто быстрее добежит. Потом — конкуренция по поводу служебных успехов и жизненных благ, то есть опять-таки кто выше подпрыгнет... Нет! Отметаю своды правил, условий и другой муры. На этом точку я поставил и с богом вышел из игры. Кто хочет — ловит, салит, тащит, кто хочет — бьется в стенку лбом. Отныне скромный и молчащий, поставил точку я на том.
О л ь г а. Елена Алексеевна говорит, что вы целиком зависите от своих настроений.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Это она тебе говорила?
О л ь г а. Мне, а что?
В а д и м  А н т о н о в и ч. По какому же поводу? У вас был обо мне разговор?
О л ь г а. Был, а что?
В а д и м  А н т о н о в и ч. Что же она еще говорила?
О л ь г а. Зачем вы ставите меня в трудное положение, это говорилось не для передачи.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Не хочешь, я у нее спрошу.
О л ь г а. Вот этого не надо делать. Получается, что она говорила мне, а я разболтала.
В а д и м  А н т о н о в и ч. А ты и так уже разболтала.
О л ь г а. Что вы, как маленький, ей-богу! Девчонки так выясняют, кто о ком что говорил.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Но это моя жена. Интересно же мне знать, что обо мне говорит моя собственная жена.
О л ь г а. Ничего плохого о вас не говорилось, даю вам слово.
В а д и м  А н т о н о в и ч. А если плохого не говорилось, почему ты скрываешь?
О л ь г а. Я не скрываю, а просто неудобно.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Тогда я все-таки спрошу у Елены Алексеевны.
О л ь г а. Ну, хорошо. Только дайте слово, что будете молчать.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Даю слово.
О л ь г а. Ну, она, например, говорила, из-за чего у вас подавленное состояние. Из-за того, что вы не добились больших успехов в жизни, а другие добились.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Что же, она права.
О л ь г а. Вот видите? Она вас понимает, она болеет за вас, разве это плохо? Я, кстати, тоже считаю, что это не причина для переживаний. Есть люди более способные, более удачливые, а есть менее.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Значит, я менее.
О л ь г а. В каком-то смысле да.
В а д и м  А н т о н о в и ч. И это тебе говорила Елена Алексеевна?
О л ь г а. Это любой скажет. Даже у нас в училище. Надо знать, от кого можно требовать большего, а кого надо похвалить и за тройку. Зависть — это самое страшное чувство. Всегда найдется кому завидовать. Ну вот, я вижу, у вас опять испортилось настроение.
Вадим Антонович пошел в прихожую, стал одеваться.
— Куда! У вас же гости!
В а д и м  А н т о н о в и ч. Не у меня гости, а у вас гости.
О л ь г а. Да вы и нездоровы, для вас теперь самое опасное — холодный воздух. Елена Алексеевна!.. Я скажу, что вы уходите.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Отстань.
Ушел.
О л ь г а. Елена Алексеевна! Ваш муж куда-то ушел.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Куда ушел! У него же горло, на улице мороз! Что произошло?..
О л ь г а. Я не знаю.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. О чем вы с ним там говорили?
О л ь г а. Мы о вас говорили, о том, как вы его понимаете, как за него болеете...
Е л е н а  А л е к с е е в н а. За что я болею?
О л ь г а. За то, что он не добился успехов в жизни. Ничего плохого я не сказала.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Зачем ты вообще об этом говорила?
О л ь г а. Просто зашел разговор.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Как он зашел? Почему он вдруг мог зайти? Кто тебя просил обсуждать эти вопросы! Кто тебя уполномочил!..
Елена Алексеевна накинула пальто, схватила платок и отправилась искать мужа.
Проигрыватель замолк.
О л ь г а (стоит перед Резо и Флорой). Что же вы не танцуете?
Ф л о р а. А?..
Р е з о. А что?
О л ь г а. Я говорю, все танцуют, а вы сидите.
Ф л о р а. Правда. Сидим, сидим...
Девушка поспешно встала. Но Резо за руку усадил ее на место и уставился на Ольгу.
Р е з о. А кто танцует? Никто не танцует.
Ольга оглянулась: правда, никто не танцевал.
Р е з о. Что дальше?
Ф л о р а. Не надо.
О л ь г а. А ты, Резо, ничего не понимаешь. Какой хороший.
Р е з о. Что ты все хлопочешь? Я с тобой не знаком. Я видел тебя один раз в жизни. Что тебе от меня надо?
О л ь г а. Ладно, не злись. Тебе не идет, когда ты злишься.
Р е з о. Ну, ты дождешься. (Ушел.)
Галя и Аня заговорили шепотом, быстро-быстро. Галя настаивала, Аня возражала. Потом вдруг, обе сразу, — тоже на улицу.
О л ь г а. Теперь, наверно, я за хозяйку? Ну что же, ничего страшного, вечер продолжается. Все за стол, пока пирог не остыл.
Девочки сели за стол.
— Но у нас такое правило: никто ни за кем не ухаживает. Каждый берет сам себе.
Девочки брали пирог, молча ели, запивая из рюмочек кому можно — вино, кому нельзя — лимонад.
Но вдруг, сразу все, непонятным способом договорившись, одновременно встали.
— Спасибо.
— Спасибо, мы пошли.
О л ь г а. Почему? Вы уйдете, а они вернутся. И никого нету. Неудобно же!
— Нам пора.
Возникла небольшая толкотня, но оделись быстро.
— До свидания...
— До свидания...
Ольга постояла, не зная, что делать дальше. Принялась убирать со стола. Странно было одной в чужом доме заниматься хозяйством. Стулья стояли как попало, стол прижат к стене. Разгром.
Вернулась Елена Алексеевна.
— Где все?
О л ь г а. Ушли.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Что так быстро?
О л ь г а. Резо на меня обиделся. Тогда за ним Аня с Галей ушли. А тогда и все остальные ушли.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. За что он на тебя обиделся?
О л ь г а. Не знаю.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. А почему Аня с Галей ушли?
О л ь г а. Они, по-моему, за Резо обиделись.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Ну и размах у тебя.
О л ь г а. Когда вы ушли, я растерялась и, может быть, сказала что-нибудь лишнее.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Что именно?
О л ь г а. Не знаю. Что-нибудь могла и допустить.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Припомни, пожалуйста.
О л ь г а. Резо сидел рядом с Флорой, вот здесь за столом. Я спросила, почему они не танцуют. Я сначала даже не поняла, на что он разозлился. Но когда поняла, то и сама разозлилась. Вчера с одной, сегодня с другой...
Ольга сказала это только для того, чтобы Елена Алексеевна простила ее и пошутила в ответ. Но та молчала. Тогда она поняла, что на самом деле пора отсюда уезжать. И сказала уже серьезно, деловито:
— Я, пожалуй, завтра уеду.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Что же, наверно, пора. У тебя там свои дела...
О л ь г а. Да и вообще уже поздно, не буду больше вас утруждать.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Куда?
О л ь г а. На вокзал. Переночую в комнате отдыха, а утром домой.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. А места есть?
О л ь г а. Неужели вы думаете, что я останусь на улице? Плохо же вы меня знаете.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Переночуешь у нас.
О л ь г а. Ни за что.

Она лежала на раскладушке, закрыв глаза. Но не спала и потому слышала шепоты Гали и Ани.
Г а л я. Как ты думаешь, она идейная или глупая?
А н я. По-моему, и то и другое.
О л ь г а. Спокойной ночи.
А н я. А Флорка. Ну, тихая.
Г а л я. Резо тоже хорош.
Стараясь не скрипеть сеткой кровати, Галя встала и принялась изображать Резо. Тогда Аня тоже поднялась и стала изображать Флору.
Ужимки их превратились в потешный танец. Этот танец понравился Ольге. Она вскочила с раскладушки и принялась плясать вместе с ними что-то свое, полугородское, полудеревенское.
Сестры остановились, снова улеглись.
О л ь г а. Девки! Хорошо же! Попляшем! Я за парня могу. Я в самодеятельности всегда за парня плясала!
Г а л я. Ну, ты за парня и высказаться можешь, слышали.
О л ь г а. А пошли вы...
Г а л я. Вот-вот.
Родители стояли в дверях.
Е л е н а  А л е к с е е в н а. Что такое? Девочки! Да и ты, Ольга...
А н я. Это наши дела, мама, все в порядке.
Е л е н а  А л е к с е е в н а (увела мужа). По правде говоря, устала я от нее. Боюсь волевых людей. Представь, вырастет...
В а д и м  А н т о н о в и ч (обнял, для нее неожиданно). Хорошая. Хорошая. Такая умная. Такая цельная, гармоничная натура. Рабочая лошадка моя, таскает, готовит, стирает, моет, утешает, прощает, таскает, готовит, терпит... Тогда, раз уж все равно не спим, послушай сочинение.
Жена моя! Мой друг! Такие
слова испошлены вконец.
Как тот, кто их сказал впервые,
хочу сказать: союз сердец.
Союз двух душ. Моя опора.
Учитель мой в годину бед.
Жизнь закругляется. И скоро,
возможно, я. И ты вослед.
Жена моя, там встречи нет...
Е л е н а  А л е к с е е в н а (засмеялась). Но зачем же так мрачно-то, под конец! Вадя! Так хорошо начал.

Утром Ольга стояла над Аниной кроватью, не зная, будить ли ее, чтобы попрощаться. Решила разбудить.
О л ь г а. Аня!
А н я. Что...
О л ь г а. Я уезжаю.
А н я. Куда?
О л ь г а. Куда, домой.
А н я. Ну да, ты домой уезжаешь. Который час?
О л ь г а. Полседьмого. Я бы не стала тебя будить, но скорей всего я больше сюда не приеду, хотела попрощаться.
А н я. Ну что же, счастливого пути... А Галю ты разбудила?
О л ь г а. Может быть, ты ей передашь? А то я не знаю, удобно ли.
А н я. Удобно, удобно, иначе она обидится.
Ольга стала будить Галю.
О л ь г а. Галя, прости, но я уезжаю. Я не стала бы тебя будить, но мы, наверно, больше не увидимся...
Г а л я. Мы ведь уже попрощались вчера! Который час?
О л ь г а. Полседьмого.
Г а л я. Боже мой!
О л ь г а. Я не хотела уезжать, чтобы осталось что-то недосказанное. Наверно, я надоела вам. Тогда простите.
Г а л я. Простили, простили. До свиданья, пиши, я сплю.
Едва Ольга приоткрыла дверь в комнату Вадима Антоновича, он вздрогнул, застонал и проснулся.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Что случилось?
О л ь г а. Вадим Антонович, я уезжаю.
Он пошарил на столике часы, посмотрел.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Заснул в три часа. Где Елена Алексеевна?
О л ь г а. Она одевается.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Зачем?
О л ь г а. Хочет меня проводить.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Куда?
О л ь г а. Я ей говорила, что не надо.
В а д и м  А н т о н о в и ч. В аэропорт ходит автобус, зачем провожать?
О л ь г а. Не знаю, она хочет.
В а д и м  А н т о н о в и ч. С ума все посходили.
О л ь г а. Вадим Антонович, я хотела попросить прощения за беспокойство.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Все посходили с ума.
О л ь г а. Я не хочу, чтобы вы обо мне вспоминали плохо.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Да, да. Конечно, какой разговор. Спал три с половиной часа. Как все это изматывает. Лена!
О л ь г а. Не надо, Вадим Антонович, не ругайте ее.
В а д и м  А н т о н о в и ч. Совершенно выбит из колеи. Отупел. Лена! Где она там?..

Ольга шла по темной еще улице. Проговорила печальное, поэтическое:
Мальчик куда-то шагает по снежному полю...
Подумала, сказала иначе:
Мальчик в ушанке по снежному полю шагает...
Захотелось еще поэтичней:
Мальчик по снежному полю шагает печально...

Ее слушали сотрудники детского дома, кто не был занят с детьми.
О л ь г а. Очень привлекательная женщина, имею в виду внешность. Белокурая, с карими глазами.
В о с п и т а т е л ь н и ц а. Очень привлекательная. И как же она объясняет?
О л ь г а (не обратив внимания на иронию). Как она объясняет. Все и просто и сложно. Тогда она училась в балетном училище. И там она полюбила своего соученика. Совсем еще молоденькая, семнадцать лет. Но когда у нее родился ребенок, это была я, — отец оказался трусливым человеком. Что ей оставалось делать? Пришлось бросить училище и отдать меня в Дом младенца. Но учтите, что сама она, чтобы все время находиться рядом, устроилась туда же санитаркой.
В о с п и т а т е л ь н и ц а. Почему же сбежала?
П о в а р и х а. Ты слушай, Наташа. Слушай!
Мало кто так жаждет легенд, как воспитательницы и няньки детских домов. Необыкновенные усыновления, неожиданно найденные родители, раскаяние матерей...
О л ь г а. А дальше — что. В нее влюбляется молодой аспирант. Познакомились случайно, в компании. Человек бесхарактерный, не приспособленный к жизни. Но она ответила на его чувство. И тут — да, совершила ошибку: не решилась сразу сказать, что у нее есть ребенок. Откладывает разговор со дня на день, со дня на день, а тем временем аспирант уезжает в Москву. Что делать молодой женщине? Она бросает Дом младенца и едет за ним. Рассчитывает там, на месте, во всем признаться и тогда уже взять ребенка к себе. Но не тут-то было. Вдруг у нее рождается еще дочка.
В о с п и т а т е л ь н и ц а. Вдруг.
На это общественность откликнулась еще более сурово.
П о в а р и х а. Не придирайся к словам.
С т а р ш а я  в о с п и т а т е л ь н и ц а. Ты дежуришь? Иди дежурь.
Н я н ь к а. Молодая еще судить.
О л ь г а. Правда, хотите слушайте, хотите не слушайте. Итак, муж, я уже сказала, человек безвольный, легко падает духом. Конечно, ребенок осложнил ему жизнь. И главное, его диссертация. Перед мамой встал вопрос: что же, повесить ему на шею еще одного ребенка? Таким образом, признаться стало еще труднее.
С т а р ш а я  в о с п и т а т е л ь н и ц а. У нее и в письме было, что муж — тяжелый человек.
О л ь г а. Это правда, он нервный, к нему надо привыкнуть. Но он имеет на это право. Теперь это крупнейший ученый, все время научные эксперименты, которые, конечно, требуют напряжения. Мировая известность тоже накладывает ответственность. Непрерывно летает, сегодня в Ташкент, завтра где-нибудь в Париже... И в то же время — совсем простой, что его отличает — это скромность. Но вот вдруг у него рождается еще одна дочка, вторая. Причем обе очень способные девочки.
В о с п и т а т е л ь н и ц а. Ну, а сейчас-то она хотя бы ему призналась?
О л ь г а. Сейчас? (Она не была готова к этому вопросу и несколько сбилась.) Сейчас-то, конечно, призналась.
В о с п и т а т е л ь н и ц а. И что он?
О л ь г а. Против всех ожиданий, отнесся прекрасно. Даже ругал ее, что молчала до сих пор.
П о в а р и х а. Шестнадцать лет промолчала! Волевая женщина.
О л ь г а. Конечно, трудно. Ей надо было сознаться уже не только в том, что у нее растет дочь, но еще и в том, что она столько лет скрывала!
В о с п и т а т е л ь н и ц а. А если бы ты сейчас к ней не поехала? Значит, так все и осталось бы? Сама она так и не собиралась тебя разыскивать.
Нет, эту историю не должно дискредитировать. И общественность возмутилась.
Н я н ь к а. Что ты привязалась? Ведь кончилось хорошо.
С т а р ш а я  в о с п и т а т е л ь н и ц а. Будем гадать: искала бы, не искала бы. Ведь она ее приняла?
О л ь г а. И еще как! Вхожу в квартиру, спрашиваю: «Мне Елену Алексеевну». Это, говорит, я. Сразу в прихожей начинаю рассказывать, в чем дело. Но только успела начать — она в слезы. Она стоит плачет, и я стою плачу.
В о с п и т а т е л ь н и ц а. Теперь что же и не поплакать. Взрослая дочь, сама зарабатывает.
Н я н ь к а. Зачем дочь восстанавливать против матери? Кому это на пользу?
В о с п и т а т е л ь н и ц а. Я не восстанавливаю, но она должна учитывать все.
П о в а р и х а. Честно говоря, я не верила, что так удачно получится. Редкий случай, чтобы человек с годами изменился к лучшему.
О л ь г а. А почему вы думаете, что она изменилась? Если хотите знать, именно плохие люди не делают ошибок в жизни. Они все прикинут. А хороший человек — вот он-то и может совершить ошибку. Нет, как любят судить! Хотя еще неизвестно, как они сами поступили бы в таком положении. И чего ей это стоило — только я знаю. И какие у нее были трудности в жизни. И она через все это прошла.
П о в а р и х а. Работа какая-то странная. Ведет кружок и все?
О л ь г а. Не кружок, а коллектив. Хотя она могла бы работать и в театре. Но она не хочет, потому что любит свою работу, любит своих учениц, хочет весь свой опыт передать им. Разве плохо? И дома жизнь идет интересно. Все время гости, встречи с интересными людьми, взаимные сюрпризы. И зачинщик всего этого — мама.
П о в а р и х а. Ты ее так и звала — мама?
О л ь г а. Сначала звала Елена Алексеевна, потом она говорит: «Если можешь, зови меня, пожалуйста, мама». Но я так до конца и путалась. То Елена Алексеевна, то мама.
Н я н ь к а. Как же ты теперь? Она там, а ты здесь.
О л ь г а. Летом опять съезжу. А кончу училище — сразу к ним. Уже навсегда.
В директорской комнате было тихо. История выдержала испытание. В детском доме одним преданием стало больше.

Ольга с подругой стояла в вестибюле общежития.
О л ь г а. Сначала я просто так сказала, не знаю почему. Потом смотрю — все только этого и ждут: как я ее нашла, как я ее полюбила, как она меня полюбила...
П о д р у г а. В общем, завралась.
О л ь г а. Теперь возникает такая проблема: раз я ее нашла, значит, я должна ехать к ней. Как же это — нашла и вдруг не поеду. Как будто все обязательно живут с матерями.
П о д р у г а. Есть, наоборот, хотят отделиться... Скажи, что привыкла жить свободно, хочешь жить одна.
О л ь г а. Но она и правда женщина необыкновенная, это объективно. Разве только родственников можно любить? Прежде всего она всегда хочет помочь людям в беде. К ней со всего дома приходят дети, и она им объясняет непонятное. Хотела подарить мне платье, но я не согласилась.
Она протянула руку к своей ячейке в стенном ящике для писем, достала конверт.
— Вот как раз письмо от нее.
П о д р у г а. Читай, читай, я пойду.
Подруга ушла.
Ольга разорвала конверт, достала письмо. От волнения запинаясь, стала читать: «Дорогая Ольга! Спасибо за письмо и фотографии. У нас есть для тебя новости. Вадим Антонович все-таки сумел кое-что для тебя выяснить. Васильева Елена Александровна, которая работала у нас медсестрой, живет в городе Торопец Калининской области. Работает в городской больнице. Судя по всему, это и есть твоя мама. Мы решили, что ты должна это знать, хотя сведения о ней не слишком обнадеживают. У нее есть слабость. Ты, наверно, догадываешься, какая. Она злоупотребляет спиртными напитками. Не знаю, что тебе посоветовать...»

Ольга стояла на вокзальном перроне в маленькой очереди у вагона. В одной руке она держала чемодан, в другой — коробку с тортом.

1974